Счастливые дни беккет краткое содержание. Счастливые дни. Театр им.Пушкина. Пресса о спектакле. Доказательство от противного

В основе пьесы — монолог не слишком молодой женщины о бессмысленности человеческой жизни, а единственная, но очень серьезная особенность «мизансцены» заключается в том, что сначала героиня Веры Алентовой засыпана в песок по пояс, а потом — почти с головой.

Пьеса ирландца Сэмюэла Беккета «Счастливые дни„ написана в 1961 году и справедливо считается одним из знамен абсурдизма. В ее основе — монолог не слишком молодой женщины о бессмысленности человеческой жизни, а единственная, но очень серьезная особенность “мизансцены„ заключается в том, что сначала героиня по имени Винни засыпана в песок по пояс, а потом — почти с головой. Беккет, автор нескольких романов и лауреат Нобелевской премии по литературе, известен главным образом как драматург. И когда в театре вдруг вспыхивает мода на его «В ожидании Годо» или «Макбетт» становится ясно, что режиссерам не только по-прежнему не дает покоя мизантропическая философия, но и чудится перспективное поле для деятельности. Не зря.

В спектакле Михаила Бычкова (московский дебют известного главрежа воронежского Камерного театра, приезжавшего в Москву за «Масками» и на фестиваль «Новая драма») это поле возделал питерский художник Эмиль Капелюш. На крошечной сцене филиала пушкинского театра он создал апокалипсис в миниатюре: охристое побережье утыкано осокой, склонившейся от ветра, сверху протянуты проволочные рельсы, по которым плавно и быстро, как подъемники в горах, ездят металлические вертолетики. Посреди этой красной пустыни — глубокий разлом, из которого видны пол-туловища Винни — Веры Алентовой («Москва слезам не верит»), главной и практически единственной живой души в беккетовском безвоздушном пространстве.

Безупречным постановочным ходом режиссер превратил нескончаемый монолог женщины (которая то и дело повторяет: «Какой счастливый день мог бы быть!» — и явно готовится к смерти) в финальный текст последнего выжившего после атомной катастрофы человека, без пола и без психологии. Разумеется, в русском театре без пола и уж тем более без психологии — никуда. И потому героиня очень хорошего и, как говорят в таких случаях, культурного спектакля Бычкова — дама, перебирающая побрякушки из сумочки и изредка бросающая вечно отсутствующему или больному мужу: «Вилли, ты где?!». Дама старается (и выходит у нее, надо сказать, неплохо — заслуга сосредоточенной и острой игры Алентовой) не изображать характер и, боже упаси, тяжелую женскую судьбу. И потому, когда во втором акте засыпанная песком (у Беккета) и опущенная в разлом (у Бычкова с Капелюшем) Винни с трудом ворочает языком и ее становится жалко, эти самые сочувственные эмоции от себя гонишь. Классика авангарда чувствительности не предполагает.

	Фото Александра Курова / ИТАР-ТАСС
	Александр Соколянский. . «Счастливые дни» Беккета стали лучшей премьерой московского сезона (Время новостей, 26.12.2005 ). Ольга Егошина. . Вера Алентова сыграла героиню пьесы абсурда (Новые известия, 26.12.2005 ). Роман Должанский. . Вера Алентова в "Счастливых днях" (Коммерсант, 27.12.2005 ). Алена Карась. . Вера Алентова сыграла "Счастливые дни" Беккета (РГ, 27.12.2005 ). Марина Давыдова. . В Театре им. Пушкина поставили знаменитую пьесу Сэмюэля Беккета "Счастливые дни" (Известия, 26.12.2005 ). Глеб Ситковский. . "Счастливые дни" Беккета в филиале Театра имени Пушкина (Газета, 27.12.2005 ). Марина Зайонц. . Вера Алентова сыграла "Счастливые дни" Самуэля Беккета в Театре им. Пушкина (Итоги, 10.01.2006 ). Ольга Галахова. . Вера Алентова смело бросилась в пучину абсурда (НГ, 13.01.2006 ). Олег Зинцов. . Вера Алентова нашла, что Беккет не безнадежен (Ведомости, 13.01.2006 ). Алла Шендерова. . Вера Алентова сыграла в пьесе Сэмюэля Беккета (Театрал, 02.2006 ).

Счастливые дни. Театр им.Пушкина. Пресса о спектакле

Время новостей , 26 декабря 2005 года

Александр Соколянский

Доказательство от противного

«Счастливые дни» Беккета стали лучшей премьерой московского сезона

Фраза «Неважно, веришь ли ты в Бога, важно, чтобы Он верил в тебя» достаточно затрепалась, чтобы приобрести привкус общедоступной успокоительности: вот уж такие мы и сякие и правую руку с трудом отличаем от левой, но Бог в нас, за неимением лучшего, верит и, стало быть, в итоге спасет, а то как же. Очень страшно предположить, что мир не оставил Богу ни единого шанса; еще страшнее переключить внимание с «мира» вообще - мало ли что в нем делается - на самого себя и сказать: «То, что я еще верю, уже неважно. Бог перестал обращать на меня внимание».

Лучше бы уж Он умер, подумал Ницше. Мысль была принята с энтузиазмом.

Состояние абсолютной богооставленности переживали и святые - как укол дикой, последней боли, как «метафизический обморок»; его пережил и сам Христос. Ужас в том, что люди ХХ века научились принимать это состояние как данность, рефлектировать в нем. Этот ужас - Он больше не верит в меня! - не дано понять самому умному из атеистов, но и большинству верующих тоже. Человек, хорошо и правильно воспитанный в религиозной традиции, согласится на что угодно, лишь бы не жить в постоянном отчаянии: сойти с ума - и то лучше. Великий драматург Сэмюэл Беккет (1906-1990) построил на переживании отчаяния свою театральную систему и в пьесе «Счастливые дни» (1961) отладил ее до безукоризненного, музыкального совершенства.

Поэтика Беккета не менее рациональна, чем поэтика Аристотеля; главная разница в том, что у Беккета напрочь отсутствует понятие «трагической ошибки» (hamartia). Дело состоит не в переходе от счастья к несчастью, а в переходе от безнадежного существования к небытию, и какие уж тут могут быть ошибки. В «Счастливых днях» метафорика безнадежности предельно наглядна: в начале первого действия перед нами «невысокий взгорок, покрытый выжженной травой», в землю по грудь вкопана женщина Винни лет примерно пятидесяти; в начале второго земля уже дошла ей до подбородка, а ей по-прежнему хочется радоваться жизни: «Ведь это чудо что такое». Если отключить способность к состраданию, то это очень смешно. Как говорит сама Винни (вернее, как проговаривается Беккет) в середине пьесы: «Нет лучше способа возвеличить Господа, чем от души посмеяться над его мелкими шутками, в особенности над плоскими».

Петербургский художник Эмиль Капелюш, сочинивший сценографию для Малой сцены Театра имени Пушкина, превратил «невысокий взгорок» в покатый, поднимающийся вправо косогор и вместо травы насадил какие-то вовсе безжизненные трубчатые стебли. Героиня, которую играет Вера Алентова, помещена строго в центр сцены, но не в центр композиции. Взгляд зрителя по естественным причинам норовит сместиться вбок, Винни-Алентовой приходится прибирать к себе зрительское внимание, противясь пейзажу: это отличное постановочное решение, и актриса очень разумно использует его неочевидную выигрышность. Пребывать в заранее обозначенном центре не такая уж увлекательная задача; раз за разом подтверждать, что центр будет там, где находишься ты, куда интереснее.

Поведение героини расписано у Беккета с исключительной, не терпящей возражений подробностью: каждый взгляд, каждая улыбка, каждая остановка голоса. Партитура пауз в «Счастливых днях» для автора не менее важна, чем последовательность реплик. Такая настоятельность, как правило, вызывает в актерах и режиссерах жгучее желание воспротивиться: а что это вы, уважаемый классик, так раздиктовались, где захотим, там паузу и сделаем. Чрезвычайно важно, что Вера Алентова и режиссер Михаил Бычков, хорошо известный московским театралам (его спектакли, поставленные в воронежском Камерном театре, трижды приезжали на «Золотую маску»), не начали самовыражаться поперек текста, что они захотели услышать внутреннюю музыку пьесы и поверили в ее самоценность. Послушно исполняя авторские предписания, они вышли на новый простор, где и заиграла по-настоящему актерская природа Алентовой.

Винни - великая трагическая роль, написанная для не-трагической и не-великой актрисы: в этом дьявольская хитрость. Вряд ли ее можно сыграть так, чтобы, по привычному выражению, негде было иголку просунуть между исполнительницей и ролью; еще безнадежнее была бы попытка сыграть Винни в технике остранения. Вероятно, наиболее плодотворной будет ситуация, когда между героиней и актрисой остается «зона недопонимания», пространство невыраженного смысла - который, по убеждению Беккета, всегда является главным. Как говорит предводитель светлых сил в «Мерзейшей мощи» Клайва С. Льюиса: здесь «требуется хорошее, но не слишком хорошее орудие».

Природное свойство Алентовой - быть несколько умнее, чем ее героини. Даже на свою Катю Тихомирову («Москва слезам не верит», 1979) актриса, по моим ощущениям, смотрела несколько свысока - сочувственно, еще бы нет, но все-таки свысока. При этом чистая эксцентрика остается за пределами ее диапазона, что убедительно продемонстрировали «Ширли-мырли»(1995). Беккетовская Винни - это как раз персонаж, которому невозможно не сочувствовать, но от которого хочется слегка отодвинуться: в конечном счете она ведь просто-напросто убогая дура. Со всеми оговорками насчет того, что у Беккета никаких «просто-напросто» не бывает и что упрощения в его трагическом мире чреваты сокрушительными смысловыми огрехами.

В иные минуты Алентова играет почти что заводную куклу, в иные (начало второго действия) - почти мученицу: то-то и важно, что «почти», что при всей яркости актерской работы в героине сохраняется нечто неопределенное, недоразвившееся. Если такая игра была сознательной целью актрисы, ее можно только поздравить с блестящим исполнением принципиально новой творческой задачи. Вероятнее, однако, предположить, что режиссер Бычков увидел в роли перспективы, которые изнутри, по-актерски, разглядеть было попросту невозможно. Такие вещи в театре случаются, на то он и театр.

Партнер Алентовой Юрий Румянцев играет небольшую роль Вили корректно и эффектно. Когда что-нибудь начинает удаваться по-настоящему, так уж удается до конца. Отличный спектакль получился: умный, живой, соразмерный. На мой вкус - пока что лучший в сезоне.

Что же до ужасов, о которых шла речь в начале разговора, они никуда не исчезают, но блистательно снимаются самой стройностью беккетовского мышления, самой мощью таланта. Вспомнив знаменитые слова о. Павла Флоренского: «Есть Троица Рублева - следовательно, есть Бог», - построим доказательство от противного: если о мрачном кошмаре богооставленности можно говорить с таким совершенством - значит, Он нас еще не оставил.

Новые известия, 26 декабря 2005 года

Ольга Егошина

Стойкий солдатик

Вера Алентова сыграла героиню пьесы абсурда

В Театре имени Пушкина прошла премьера пьесы классика абсурда Самуэля Беккета «Счастливые дни». На постановку приглашен известный воронежский режиссер Михаил Бычков и петербургский художник Эмиль Капелюш. А главную женскую роль сыграла прима театра Вера Алентова.

Классик пьес абсурда Самуэль Беккет – редкий гость на наших сценах (из значимых постановок лет за пять можно назвать разве что «Последнюю запись Крэппа» Роберта Стуруа). А его классическая пьеса «Счастливые дни», написанная в 1961 году, в Москве не ставилась. И это понятно. Режиссуре, привыкшей к бесцеремонности в отношениях с автором, с Беккетом решительно нечего делать. Авторские ремарки-комментарии, сопровождающие буквально каждую реплику пьесы, вплетены в ткань текста, сращены с ним, как ноты и слова в песне. Понижения и повышения голоса, слом интонации, движения глаз, жесты рук – все учтено и расписано.

И режиссерский нажим тут может только сломать хрупкую ткань философской притчи о женщине, закопанной вначале по грудь, потом по шею где-то в неведомом и жарком месте, и о ее спутнике, который кружит вокруг ползком и издает какие-то междометия.

Михаил Бычков – прежде всего умный режиссер, умеющий найти равнодействующую между своей трактовкой и авторской волей, и, испытывая на прочность драматическую конструкцию, остановиться, когда она грозит сломаться. Собственно, трактовка «Счастливых дней» во многом зависит от выбора актрисы на роль главной героини Винни. Вера Алентова с ее шлейфом ролей женщин, умеющих терпеть, любить и в конечном итоге побеждать, определила тональность постановки.

На сцене неровные серые возвышения, в которых воткнуты и дрожат какие-то прутики – не то колючки, не то антенны. По натянутым над головой Винни канатам съезжают серебристые зонтики-самолетики. Но ей не до них. Седая кудрявая голова, розовое кукольное лицо, губы, подкрашенные бантиком, нежный воркующий голосок. Только во втором действии вдруг окажется, что это воркование – просто привычка, а настоящий тембр голоса – низкое сопрано, резковатое и хрипловатое (но сколько женщин говорят не своими голосами, смягчая их под требования хорошего тона).

Винни истово и не без удовольствия занимается своим туалетом: чистит зубы, разглядывает себя в зеркало, кокетливо болтает с невидимым Вилли (Юрий Румянцев). Когда-то Надежда Тэффи написала о дамочках-эдельвейсах, которые бегут под бомбами в парикмахерскую (нельзя же без прически!), красят йодом марлю и сочиняют новые блузки, а среди самого необходимого в эмиграцию захватывают пилочку для ногтей. «Мотыльковое» их легкомыслие только на первый взгляд кажется смешным. Уже на второй и на третий понимаешь, что с таким же успехом можно смеяться над тем самым цветком эдельвейсом, упрямо цветущим в местности, для цветов решительно не подходящей.

Вера Алентова наделяет беккетовскую героиню толикой женского легкомыслия и привлекательной беззаботности, в которых так часто упрятан железный стержень характера. В ситуации, где актер дан крупным планом, а любое движение глаз становится сменой мизансцены, Вера Алентова играет с ювелирной точностью: складывает ли она губки, закатывает ли глазки, ловит ли в зеркальце отражение того, чем занимается Вилли за ее спиной.

Она проклинает небеса и сразу берет назад свое проклятие, она говорит резкости Вилли и немедленно извиняется, она в очередной раз понимает, что все движется к неизбежному финалу, и радуется, что до сих пор жива.

Но самая сильная мелодия образа – чувство благодарности, которое переполняет Винни: за то, что пока дышишь, а глаза видят. Вера Алентова дарит своей героине умение быть благодарной и за куклу, подаренную в детстве (не голыш какой-нибудь, а настоящая кукла с перчатками и шляпкой). И за вечер, когда все гости ушли, а они пили розовое шампанское, и Вилли предложил тост за ее золотые волосы. И за то, что он сейчас иногда может в ответ на поток ее фраз буркнуть какое-нибудь междометие или что-нибудь спеть фальшивым голосом. Алентова играет женщину, которая умеет быть счастливой, даже когда уже не действуют ни ноги, ни руки, а давящая масса подступила прямо к шее.

Собственно говоря, женщин, которые живут, борются и побеждают в абсурдном и нечеловеческом мире, Вера Алентова играла не раз, в том числе и знаменитую Катерину в культовом фильме «Москва слезам не верит». А сейчас, впервые войдя в воду драматургии абсурда, актриса вдруг обнаружила себя в родной стихии. Если этой Винни сказать, что она стойкий борец, она не поймет. Но вряд ли вы видели на нашей сцене более храброго бойца, чем эта хрупкая дама, вооруженная только зубной щеткой, щеткой для волос, зонтиком, кремом для загара, нежностью к своему Вилли и умением благодарить небеса за все-все-все, что они посылают.

Коммерсант , 27 декабря 2005 года

Цирк по расчету

Вера Алентова в "Счастливых днях"

В Театре имени Пушкина показали премьеру спектакля режиссера Михаила Бычкова по пьесе лауреата Нобелевской премии и классика абсурдистской драматургии Сэмюэла Беккета "Счастливые дни". За попытками превратить народную артистку Веру Алентову из социальной героини в клоунессу с уважением наблюдал РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Знаменитые актрисы, тем более выросшие из ролей молодых героинь, всегда ищут для себя новые роли. Однако знаменитое сочинение Сэмюэла Беккета "Счастливые дни" только на первый взгляд может показаться для знаменитых актрис подарком. Привлечь проголодавшихся исполнительниц могут лишь два обстоятельства: играть "Счастливые дни" можно, во-первых, в любом возрасте – героиня по имени Винни почти не двигается; во-вторых, обладая сколь угодно сложным характером, пьеса представляет собой женский монолог, вторую, мужскую, роль можно считать служебной, так что на сцене безраздельно царит та, ради которой все затевается.

Тем не менее не стоит удивляться, что театральные афиши не пестрят "Счастливыми днями". Играть их боязно: ведь Винни начинает спектакль, сидя по пояс в песке, а заканчивает, будучи засыпанной по подбородок. Не выполнять же беккетовские ремарки просто глупо, потому что под "счастливыми днями" он с мрачной иронией подразумевает, конечно же, "последние дни". Сбивчивый монолог Винни, слепленный из бытовых мелочей, воспоминаний, обращений к мужу Вилли и просто ничего не значащих слов, суть монолог предсмертный. Можно сыграть его помрачнее, можно повеселее, но суть дела от этого меняется мало: в 1961 году Беккет написал пьесу про то, что каждый человек смешно, нелепо и безнадежно цепляется за маленькую жизнь, у которой нет решительно никакого смысла. По Беккету, человеку вообще не положено ни утешения, ни спасения.

Михаил Бычков немножко подсластил абсурдистскую пилюлю. Вообще, господин Бычков – режиссер очень тщательный и умелый, один из самых аккуратных российских мастеров (надо ли пояснять, что это качество в нашей стране и в ее театре является большой редкостью). Не знаю, может ли он поставить многофигурный шекспировский блокбастер, но рукоделие на малой сцене выходит у него всегда продуманным, обоснованным и убедительно исполненным. Для начала он вместе с художником Эмилем Капелюшем намекает нам, что обстоятельства все-таки имеют значение. Винни у них сидит не в песке, она будто бы провалилась в трещину на склоне обезвоженной земли, где досыхает колючая, разреженная стерня. Жутковатые стальные птички, что пролетают над землей в прологе и финале, напоминают самолеты, да и гул перед началом действия не может не вызвать ассоциаций с некими боевыми действиями. Впрочем, в течение спектакля у режиссера есть более важная и трудная задача, чем доказывать безысходность пьесы историческими катаклизмами. Задача эта – смена амплуа Веры Алентовой.

Не надо долго объяснять, что даже если взявшийся за "Счастливые дни" режиссер гениален, успех спектакля зависит не от него, а от выбора актрисы на роль Винни. Дело не в ее личной харизме или масштабе дарования (хотя "Счастливые дни", разумеется, одна из тех пьес, в которых актриса не все может сыграть "на месте", многое нужно принести вместе со своим именем и имиджем, так сказать, со шлейфом ролей), а в его типе. Михаил Бычков в полном соответствии со своей внутренней установкой сначала, видимо, разглядел в героине Беккета эксцентрическое начало, а потом распознал это же самое начало в актрисе Вере Алентовой. Знаете, так ведь действительно бывает: долгие годы играет какая-то актриса социальных героинь, и очень хорошо играет, а потом приходит человек, просвечивает ее режиссерским рентгеном – и на премьере все только ахают: какая клоунесса едва не пропала! Бывает и так: хлопочет актер всю жизнь над характерными персонажами, и вдруг на тебе – такая трагическая мощь! А все потому, что режиссер разглядел, позвал, убедил, открыл.

Сотрудничество Михаила Бычкова и Веры Алентовой основано на договоре умных профессионалов, каждый из которых доверился друг другу не безоглядно, не по легкомыслию или от отчаяния, а с собственным внутренним расчетом. Именно поэтому спектакль "Счастливые дни" смотришь с уважением. Но без воодушевления: чувства причастности театральному открытию нет. На лице Веры Алентовой необычно много грима, это уже почти что маска. Она умело меняет интонации – то почти хрипит, то едва ли не пищит фальцетом, она красит губы пунцовой помадой и надевает смешную шляпку с фиалками, она то туманит, то заостряет взгляд, она вовремя показывает язык... Режиссер и актриса последовательно работают над доказательством справедливости своего общего замысла. И только в самом финале сдаются: Винни зовет Вилли, он с трудом протискивается к ней в расщелину, они счастливо обнимают друг друга в мелодраматическом порыве и закрываются зонтиком, золотистый цвет которого подсказывает, что в этом месте можно было бы на полную громкость включить что-нибудь вроде "осенние листья шумят и шумят в саду".

РГ , 27 декабря 2005 года

Алена Карась

Срезанный тростник

Вера Алентова сыграла "Счастливые дни" Беккета

Поставить для Алентовой "Счастливые дни" - виртуознейшую и, быть может, самую трудную роль для актрисы было прекрасной идеей. Режиссер ли спектакля Михаил Бычков, руководитель Театра имени Пушкина Роман Козак или актриса Вера Алентова стали ее авторами - теперь неважно.

Важно, что она идеально совпала с театральным моментом. Моментом, когда Алентовой пришло время проявить свою сдержанную виртуозность для того, чтобы публика услышала один из самых мужественных и отчаянных текстов, рожденных в XX веке.

Пьеса Самюэля Беккета - сложнейшая текстовая, почти музыкальная партитура. Чтобы одна актриса, говорящая не самый мелодраматический текст на свете, в течение полутора часов удерживала внимание зала, ей нужно обладать виртуозным мастерством. Алентова им обладает. Она почти идеально прошла по лезвию бритвы.

Эмиль Капелюш выстроил на сцене два холма, покрытых давно высохшими черенками скошенной травы, на фоне ослепительно синего неба вечности - пейзаж, слишком похожий на тот, который виделся Чехову в третьем акте "Вишневого сада". Ил и на пейзаж "Мыслей" Блеза Паскаля, назвавшего когда-то человека "мыслящим тростником". Не отсюда ли Капелюш взял срезанные тростинки, которыми утыканы его холмы?

За первым холмом, точно кукла в кукольном театре, скрытая по самую грудь, сидит Винни-Алентова. Из-за второго время от времени появляется смиренный, безмолвный Вилли (Юрий Румянцев). Точно, как у Беккета: "Посреди сцены невысокий взгорок, покрытый выжженной травой. Простота и симметрия. Слепящий свет. В самой середине взгорка по грудь в земле - Винни. Справа от нее спит, растянувшись на земле, Вилли, его не видно из-за взгорка".

Чем строже канон, тем свободнее творчество. Философия отчаяния оборачивается в "Счастливых днях" сильнейшим религиозным высказыванием. Сходство Винни, как ее играет Алентова, с куклой, марионеткой, глубоко связано с религиозной культурой. Ведь именно в ней человек - создание, творение божье - часто уподоблен кукле. Франциск из Ассизи любил сравнивать человека с акробатом или марионеткой, подвешенной вниз головой и целиком зависимой от воли того, кто его подвесил.

В пьесе Беккета, столь явно написанной после Ницше, Кьеркегора и Чехова, вдохновляемой скептической и отчаянной аргументацией Паскаля, "кукольность" Винни можно и не заметить. Михаил Бычков и Алентова ее разглядели и превратили в изысканный и строгий танец самых разнообразных смыслов. Вот Винни извлекает из своей знаменитой сумочки, наполненной скарбом, помаду: один штрих - полгубы отмечены краской. И мы с изумлением следим за тем, как улыбка поплыла в сторону скорбной усмешки. Но вот еще один штрих - и вся губа краснеет невинной Мальвиной на белом лице. Так, жест за жестом, мазок за мазком превращает Алентова свое лицо в фарфоровую маску, в маску карнавала, в маску Коломбины и смерти, в маску комедии дель арте. Их у нее - целый гардероб, и актриса пользуется ими с таким мастерством, точно всю жизнь примеривала на себе самые разные театральные традиции.

Так, минута за минутой истекают часы ее и нашей жизни - в бесконечных мелочах, в нелепых антре и кульбитах на самом пороге смерти. Тот факт, что этот горестный карнавал умирания разыгрывается почти неподвижно, только руками, глазами, губами, делает его магически притягательным. Алентова-Винни весело щебечет, чистит зубы, хорохорится и беспокоится о Вилли, а мы точно слышим, как шелестит песок, постепенно погребая ее в холме.

Когда открывается занавес для второго акта, ее подбородок уже почти скрыт в холме. Она врастает в него, ее голос скрипит, подверженный энтропии, а мы точно слышим, как все ее нелепое, комическое существо взывает к слепящему светлому небу. Можно ли жить, если нечем? Печаль и отчаяние Екклесиаста - вот что такое эта Винни. В самом конце Алентову начинают тихо душить слезы, и, быть может, это единственное отступление от авторской воли. Ведь для Винни - каждый день, прожитый на этом свете, - бессмысленный и мелочный день, полон смиренной радости. И мысли о самоубийстве (как умному мрачному Вилли) никогда не придут в ее по-женски кокетливый, глупый мещанский умок. Так что слезы, которые душат Алентову, - это слезы автора, навсегда потрясенного тем, что никакое знание мира не спасает от ужаса небытия.

Известия , 26 декабря 2005 года

Марина Давыдова

Несчастье помогло Вере Алентовой

В Театре им. Пушкина поставили знаменитую пьесу Сэмюэля Беккета "Счастливые дни". Главную роль в этом почти моноспектакле сыграла Вера Алентова.

Трудно представить себе вещи более несовместные, чем актриса Вера Алентова и драматург Сэмюэль Беккет. В их очевидной несовместности, однако, и содержится главный ход Михаила Бычкова. Известный режиссер, прописанный в Воронеже, но все чаще делающий вылазки в обе российские столицы, любит изящные концепции и жанровые смещения. И главное - умеет смещать. На сей раз абсурдистская пьеса великого ирландца превращена им в пасторальную комедию. Беккетовский стоицизм трактован как житейский оптимизм. Или, может, не трактован, но уж точно заявлен самим выбором актрисы на эту роль.

Ведь где бы и кого бы ни играла Вера Алентова, она все равно остается для зрителей Катей Тихомировой. Оскароносной Золушкой отечественного кинематографа, слезам которой поверила не только Москва, но и вся Америка. Эта Золушка точно знает, что терпение и труд все перетрут. Она выстрадает свое женское счастье. Проторит путь к социальным вершинам. Переберет чечевицу. Переполет грядки. Познает самое себя. И даже без феи перебьется. Ну зачем нам фея, когда оттепель на дворе. Житейский оптимизм тут счастливо совпал с социальным. Да в сущности и был продиктован им.

Вот и героиня Беккета Винни в исполнении Алентовой тоже не унывает. Жизнь ее не балует. Она затянула ее в первом действии в землю по самую грудь. Во втором - по самую голову. Но Винни крепится. Радуется солнышку. Умиляется встрече с букашкой. Наводит (пока есть чем наводить) марафет. Как в известном анекдоте, потихоньку привыкает к земле. Ничего. Перемелется - мука будет. Поставим в слове "мука" ударение на втором слоге!

Алентова очень здорово передает оптимизм стареющей, но все еще чувствующей себя женщиной женщины. Она жеманничает, рисует губки ярко красным бантиком и, проснувшись, произносит хвалу Творцу, делая полезную для здоровья утреннюю гимнастику. Но в ту метафизическую бездну отчаяния, которая разверзлась перед Беккетом, эта Винни явно не заглядывает. Она попросту не замечает ее. Никакого ощущения остановившегося времени и тьмы, в которой свет не светит. Абсурд жизни равен бытовым трудностям, которые подлежат разрешению и исцеляются утешением. В финале еще один почти невидимый зрителям персонаж пьесы (Вилли), кряхтя, по-пластунски (тоже, знаете, жизнь потрепала) приползет и припадет к своей по уши погрязшей в земле жене. И они застынут с блаженной улыбкой счастья (семейного тихого счастья) на устах.

Видел бы Беккет, как легко и изящно решили его неразрешимые вопросы в Театре им. Пушкина! Он, мистик-скептик, не уверенный в реальности потустороннего мира, но упорно желающий вступить с ним в непосредственный контакт. Католик по своим корням, заявивший как-то раз: "В минуты кризиса от нее не больше пользы, чем от старого школьного галстука". Это он о Библии.

"Скорбное бесчувствие", которым полно все его творчество, соседствует с верой в спасительную встречу с запредельным. Даром что ли в пьесах Беккета так упорно появляются моменты, отсылающие нас к знаменитому "амулету" Паскаля (после смерти великого философа и ученого в его одежде была найдена короткая запись на пергаменте, в которой Паскаль зафиксировал опыт своей встречи с живым Богом, пережитый как видение пламени). У Винни то и дело вдруг загорается зонтик, который она раскрывает над головой. Старик Крэпп ("Последняя лента Крэппа"), давным-давно увидевший некий свет (читай: переживший озарение?), тщетно пытается найти следы этого видения на записанных им когда-то пленках и никак не может найти в себе самом. Пламень на мгновение вспыхнул и угас, и все опять погрузилось в беспросветную темноту. Мерцающее существование Бога. Мерцающее существование смысла жизни. "Кто-то смотрит на меня", - говорит Винни. И через секунду: "А теперь не смотрит". Кто бы это, в самом деле, мог быть? В постановке Михаила Бычкова на сей вопрос не стоит искать ответа. Она вообще не о бытии. Она о жизни.

Если в чем и нашел тут воплощение страшноватый мир Беккета, так это сценография спектакля. Земная твердь покосилась. На ней нет ни единого зеленого листка. Лишь лишенные зерен колосья дрожат от любого дуновения, да над головой то и дело летают железные птицы Апокалипсиса. Впрочем, даже этот эсхатологический пейзаж, талантливо воссозданный на сцене Эмилем Капелюшем, не собьет нашу героиню с толку. В ее страстном желании счастья - не только оптимизм Кати Тихомировой. В нем еще немного и оптимизм другого Винни. Того, который не очень ясно понимает, "куда идем мы с Пятачком", но не сомневается, что обязательно достигнет цели.

Газета , 27 декабря 2005 года

Глеб Ситковский

Как вкопанная

"Счастливые дни" Беккета в филиале Театра имени Пушкина

Плох или хорош спектакль, который ты сегодня посмотришь, – такое иногда понимаешь на первых же минутах, едва только в зале погаснет свет. «Счастливые дни» Михаила Бычкова по пьесе Беккета рождают отчетливое предчувствие удачи почти немедля, при одном только взгляде на Веру Алентову в роли пробудившейся ото сна Винни.

Ухоженная седовласая старушка, закопанная в землю по пояс, читает утреннюю молитву, совмещая ее с утренней зарядкой. Упражняя свободную часть тела, поводит плечами, вращает головой и ведет при этом едва заметную, но прицельную стрельбу глазами по залу. «Отче наш... имя Твое.. Царствие Твое... даждь нам днесь... во веки веков. Аминь». Отдельные слова молитвы тонут в неразборчивом бормотании, другие в такт старушечьим плечепожатиям артикулируются ясно, отчетливо. Этот ритмический пунктир, намеченный режиссером, сразу задает рисунок роли, и пустоты в речи Винни оказываются, возможно, важнее, чем все ее бесконечное словоговорение. Чем дальше движется спектакль, тем большее количество слов забывает старушка, непринужденно заменяя их всякими «тра-та-та-там» и «тара-ра-ра». Земля подступает все выше к ее шее, грозя сожрать целиком, но счастливое «тра-та-та-там» будет раздаваться из глотки Винни до тех самых пор, пока ее рот не будет окончательно забит глиной.

Вера Алентова играет Винни интеллигентной бабушкой-писклей с двумя обязательными атрибутами, без которых не обойтись никакой old lady, - дурацкой шляпкой и бездонной сумкой. Где-то там, за взгорком, в который она так основательно вкопана, - ее молчаливый и почти бесполезный Вилли (Юрий Румянцев), медленно нарезающий круги на карачках вокруг холма. Художник Эмиль Капелюш изобразил на сцене, впрочем, не столько пригорок, сколько край какой-то неизвестной пропасти во ржи. Над этой пропастью колосятся, заслоняя голову Винни, неизвестные науке злаковые устрашающего вида и временами пролетают по наклонной траектории механические птицы. Перед началом второй картины режиссер Бычков риторически осведомится у земли, которая и есть главная героиня пьесы Беккета: «А ДАЛЬШЕ-ТО ЧТО?» (этот вопрос печатными буквами напишут прямо на занавесе), - а та в ответ встанет на дыбы. Винни теперь зарыта по самое горло, и ей уже не то что до сумки не дотянуться, но даже и плечами не пожать, читая «Отче наш».

Кем и по какой причине врыта в землю эта женщина, великий ирландский драматург Сэмуэл Беккет, разумеется, не дает ответа. Самой же Винни не приходит в голову осведомиться у автора «Счастливых дней» об этой неизвестной причине - она для этого слишком разумная женщина. В конце концов, не спрашиваем же мы каждый день у Создателя о причинах своего пребывания на поверхности Земли, хотя это, если вдуматься, нисколько не менее странно, чем нахождение в ее недрах.

Все, что остается Алентовой в роли Винни, - быть счастливой, хватаясь за отпущенные ей дни. Пищит ли кокетливо или же хрипит, когда земля особенно сильно ухватит ее за глотку, она выглядит неизменно счастливой. Ведь для того чтобы твои дни были счастливыми, достаточно порой просто сказать «тра-та-та-там», не слишком-то и надеясь на ответ. Особенно если знаешь, что там, за пригорком, притаился твой Вилли

Итоги , 10 января 2006 года

Марина Зайонц

Москва слезам поверила

Вера Алентова сыграла "Счастливые дни" Самуэля Беккета в Театре им. Пушкина

Пьеса лауреата Нобелевской премии ирландца Самуэля Беккета "Счастливые дни" в Москве никогда не шла. На гастроли привозили, да, но московские режиссеры, даже те, кто после перестроечных перемен обнаружил устойчивый интерес к западной драматургии абсурда, все не решались воплотить эту мрачную пьесу. В Театре им. Пушкина ее поставил Михаил Бычков, режиссер из Воронежа, москвичам, впрочем, хорошо знакомый. Его спектакли в последние годы регулярно участвуют в конкурсе "Золотой маски", получают призы и одобрительные рецензии придирчивых столичных критиков. В Питере он уже выпустил не один спектакль, а в Москве - первый. Собственно, никто особо и не сомневался, что этот, так сказать, дебют выйдет удачным, Бычков из тех редких нынче режиссеров-умельцев, способных и автора понять, и актера раскрыть, и мысль свою внятно выразить.

Впрочем, Беккет в "Счастливых днях" обо всем сам побеспокоился, его ремарки расписаны строго и предельно подробно - поворот головы, улыбка, жест, пауза. Драматург написал эту невероятную по силе пьесу о взаимоотношении человека (так и тянет написать это слово с большой буквы) с жизнью, которая представлялась автору делом абсолютно безнадежным. Он поместил свою героиню по имени Винни в выжженную землю - в первом акте она в яме по грудь и еще способна жестикулировать, во втором затянута внутрь по шею - и предложил ей радоваться каждой минуте, дарованной свыше: "Ведь это чудо что такое". Вот на таком невозможном сочетании безысходности и ужаса с нелепым комизмом все и строится. В пьесе есть еще один персонаж - муж Вилли (Юрий Румянцев), он до поры до времени скрывается за другим взгорком и изредка вступает в диалог. Но, безусловно, все в спектакле зависит от выбора актрисы. Бычков выбрал Веру Алентову и не просчитался. Более того, в "Счастливых днях" актриса, которую зритель привык видеть в ролях победительных, оптимистичных, трудолюбивых советских героинь, обнаружила совсем новое качество своего дарования.

Строго говоря, первым ее склонность к эксцентрике разглядел Роман Козак в спектакле "Наваждение" по пьесе Александра Галина. Уже там было ясно, что Алентова способна сменить амплуа, и роль Винни блестяще это подтвердила. Актриса играет виртуозно. Нелепая шляпка, красным бантиком криво накрашенные губы, тонкий, почти визгливый фальцет - все это делает ее похожей на заводную куклу. Заученными движениями достает из сумки зубную щетку, зонтик, зеркало и всему этому заученно радуется. Потом опускается занавес, на котором режиссер написал, что называется, главный вопрос бытия: "А дальше-то что?" А дальше вот что. Винни сидит в яме по шею, тут не до выученной назубок радости. В голосе - хриплые надрывные ноты, едва ли не бунт, протест. Смерть - вот она, на пороге. Бычков, в сущности, все расставил по своим местам, в отличие от Беккета на все вопросы дал ясный ответ. Человеку для счастья ведь нужно всего ничего, ну вот хотя бы чтоб близкие были живы. И несчастный Вилли выполз вдруг из своей расщелины, раскрыл над головой Винни зонтик, и слезы счастья на ее лице завершили дело. Беккет слез этих не одобрил бы, но наша публика, конечно же, к состраданию всегда готова.

НГ , 13 января 2006 года

Ольга Галахова

Счастливый день

Вера Алентова смело бросилась в пучину абсурда

В Театре имени А.С. Пушкина на сцене филиала состоялась премьера спектакля «Счастливые дни» по пьесе Сэмюэля Беккета. На постановку был приглашен режиссер из Воронежа Михаил Бычков. Главную роль Винни в абсурдистской пьесе блистательно сыграла Вера Алентова.

В спектакле Пушкинского театра все более чем удачно срослось: режиссер Михаил Бычков и ведущая актриса театра Вера Алентова смогли понять и поверить друг другу. И здесь отдадим должное тому актерскому мужеству, с которым известная, именитая актриса бросилась в пучину абсурда, расставшись со своим имиджем социальной героини, так полюбившейся в нашем кино. Забыть о навыках бытового театра, в котором актриса также достигала высот, подробную и тщательную психологию, которая, как правило, выражалась в игре этой актрисы в конкретных реалиях! Забыть весь предшествующий опыт, чего-чего, а последнего Алентовой не занимать, и начать с нуля. Это, если хотите, по-беккетовски, поскольку прошлого в его пьесах нет, а есть миф о прошлом.

Михаил Бычков, имеющий вкус к литературе, мало освоенной сценой, поступает с Беккетом как с автором современного театра. И здесь перво-наперво надо суметь увидеть, почувствовать, как задышит пространство в спектакле. Режиссер вместе с питерским сценографом Эмилем Капелюшем и художником по свету Сергеем Мартыновым словно увеличивают в объеме фрагмент крутого оврага или спуска к озеру с камышами, о котором вспоминает Винни. На этом массиве земли то ли не скошена пожелтевшая трава, то ли озеро давно высохло, и от камышей остались выжженные солнцем стебли. Вдруг эта почва придет в движение, ее внезапно зальет то насыщенно синий цвет ясной ночи, то сменится столь же интенсивным цветом лунного сияния, выхватив хрупкую фигурку Винни, точнее, ее половину, поскольку в эту почву и вросла Винни Веры Алентовой, так похожая на фарфоровую куклу 50-х годов. Милая леди из хорошей семьи, с не менее хорошим воспитанием и образованием, примерная и добропорядочная жена. Спектакль начинается с ее молитвы, слова которой она очаровательно пропускает, но святой настрой сохраняет. Она совершает ежедневный ритуал одного из счастливых дней: выжимает остатки зубной пасты, чистит зубы, достает из соломенной сумки очки, зеркало, красит губки бантиком, что еще больше придает лицу детскую беззащитность. Появляется лупа, через нее она рассматривает с радостью живого муравья, радуясь ему как третьему живому существу, не считая ее и Вилли. Он зарылся в нору в овраге. Ей трудно его разглядеть, но свою нескончаемую беседу она ведет с ним вне зависимости от того, слышит Винни ответ или нет. Иногда Вилли с трудом вылезает из берлоги и с большим трудом преодолевает пространство в пять метров. Роль Вилли благородно ведет Юрий Румянцев. Беккет – любитель пар в драматургии – ей отдает слово, а ему – движение.

Михаил Бычков не купирует и не меняет в пьесе ни слова, однако искусство режиссуры в том и состоит, что пьеса Беккета, которую трактовали как историю о конце света, о двух, кто выжил после ядерной войны, чтобы остаться умирать, о гибели и исчезновении классической культуры в пушкинском спектакле стала историей любви. Винни и Вилли здесь стали своего рода ирландскими Пульхерией Ивановной и Афанасием Ивановичем. Любовь у Беккета, как вера, не требует доказательств, любовь возникает наперекор, вопреки, поперек всем просчитываемым логическим комбинациям. Трудно осознать для двоих, что впереди их ждет потеря. Винни говорит о смерти, которая поджидает Вилли, но и она сама все глубже погружается в землю. Во втором действии она превратится в говорящую голову, которая с тоской и отчаянием будет смотреть на брошенную сумку, из которой ей не достать ни одной вещицы. И когда Винни совсем заберет земля, ее вещи будут жить без нее.

Счастливые дни, что тянутся так похоже один за другим, возможно и не столь счастливые, но один день окажется особо счастливым, поскольку Винни, надев свой парадный белый костюм и белый котелок, доползет до Вилли. Они споют вдвоем незатейливую песенку, то и дело забывая слова. Бог знает, когда в последний раз так пели Вилли и Винни. Быть может, на своей свадьбе или на вечеринке, когда им было по двадцать? Тогда они, конечно, не подозревали, что споют ее снова спустя много-много лет, но только перед смертью. И кто знает, каким будет у каждого его последний час. Они уйдут, обнявшись, с улыбкой избавления от бренного и опустошающего существования, уйдут вдвоем и окажутся в этом счастливее Пульхерии Ивановны и Афанасия Ивановича

Ведомости , 13 января 2006 года

Олег Зинцов

В окопе

Вера Алентова нашла, что Беккет не безнадежен

Воронежскому режиссеру Михаилу Бычкову удалось почти невозможное. На его спектакль “Счастливые дни” в филиал московского Театра им. Пушкина можно идти за искусством, а можно за тем, чтобы культурно отдохнуть. Актриса Вера Алентова, всенародно любимая за фильм “Москва слезам не верит”, обжилась в трагической вселенной Сэмуэла Беккета как в парикмахерской.

Беккетовская Винни в первом действии вкопана в землю по пояс, во втором - по шею, но не забывает сотворить молитву в благодарность за каждый новый день - “ведь это чудо что такое”. Стоицизм это или глупость - не вопрос трактовки; драматургия Беккета вообще не терпит трактовок в привычном смысле, разве что в музыкальном: чуть-чуть изменить партитуру пауз - максимум, на что может посягнуть умный постановщик. Не считая, разумеется, главного и решающего фактора - выбора героини.

Впрочем, Михаил Бычков и художник Эмиль Капелюш разрешили себе кое-что еще - подчеркнуть беккетовскую метафору пожирнее. И вот Винни стоит, словно в траншее, на косом пригорке, утыканном железными стеблями, над ней пролетают какие-то металлические насекомые, а на фонограмме то и дело слышатся отзвуки дальних взрывов. Михаил Бычков, конечно, далеко не первый, кто видит за философским отчаянием Беккета эхо войны, но акцент характерен: житейская сторона дела занимает режиссера больше, чем метафизика, и в этом смысле выбор актрисы, на первый взгляд несколько обескураживающий, оказался точным.

Понятно, что в “Счастливых днях” Вере Алентовой предложено играть совсем не в том регистре, который памятен всей стране по ее главной кинороли - простой женщины трудной, но все равно счастливой судьбы. Однако понятно и то, что новая роль возникает из этого противопоставления: не знай публика, как Алентова играла в фильме “Москва слезам не верит”, эффект был бы не тот.

Но раз уж мы помним ее Катю Тихомирову, то теперь просто обязаны изумиться - ведь это чудо что такое! Килограмм грима, нарочито театральные, на грани эксцентрики, интонации: то почти кукольный голос, то придушенный “трагический” хрип, и всегда тщательно отмеренная героине доля кокетства - эта Винни забрела в беккетовский сюжет не из жизни, но и не из театра марионеток, а скорее все-таки из мыльной оперы. Иначе говоря, из той реальности, где, как полагает большая часть публики, обитают практически все известные актеры.

В этом брезжит какой-то странный и вряд ли задуманный постановщиком смысл, заново подсвечивающий метафизику пьесы, казалось бы, напрочь вычищенную из спектакля. И реплики Винни о том, как полезно посмеяться над мелкими шутками Господа, особенно над плоскими, и замечания через паузу: “Кто-то смотрит на меня… а теперь не смотрит” начинают казаться вариацией вопроса, которым задавался уже не Сэмуэл Беккет, а писатели следующей эпохи.

Интересно, смотрит ли Он телевизор?

Театрал , февраль 2006

Алла Шендерова

Женщина в песках

Вера Алентова сыграла в пьесе Сэмюэля Беккета. Искра абсурда есть уже в сочетании имен: актриса русской реалистической школы, чьим слезам давно и безоглядно верит Москва и Россия, играет героиню великого абсурдиста, избегавшего реализма как черт ладана.

Роль Винни в пьесе Беккета «Счастливые дни» Алентовой предложил Михаил Бычков, режиссер из Воронежа, чьи постановки скучноваты, но добротны, за что почти каждый год номинируются на «Золотую маску». Можно было ожидать, что и в Москве Бычков поставит спектакль, не стремящийся в заоблачные выси, зато прочно стоящий на ногах. Все это было бы так, если бы режиссер не выбрал для столичного дебюта пьесу Беккета. Русской сценической истории она практически не имеет. Где-то в 80-х годах ставить «О, дивные дни» (название переводят по-разному) собирался Анатолий Васильев, причем роль Винни должна была играть самая европейская из наших звезд – Алла Демидова, но проект не состоялся. В 1996-м Москва увидела эту пьесу в постановке Питера Брука – спектакль, поражавший не столько игрой Наташи Парри, сколько идеальной точностью каждой детали, каждого жеста, цвета, света…

Для своего спектакля на Малой сцене Театра имени Пушкина, Бычков позаимствовал у Брука эту сосредоточенность на деталях, а художник Эмиль Капелюш – кое-что из оформления. На ярко освещенной покатой сцене насыпан холм, в котором по грудь утопает женщина. Вера Алентова старательно отыгрывает каждое предписанное драматургом движение – проснувшись, Винни благодарит Господа за новый счастливый день, а потом совершает бесчисленное множество дел: чистит зубы, подкрашивает губы, надевает шляпку, роется в сумке, раскрывает зонтик, не переставая кокетливо щебетать с мужем. Похожий на огромное насекомое Вилли (Юрий Румянцев), ползает за соседним бугорком. «Ответь, миленький! Ты как, миленький? Смотри не сгори, миленький!..» - не унимается Винни. Загримированная под пожилую клоунессу (седой лохматый парик, губки сердечком, кукольный голосок), Алентова сперва очень точно, ритмично и подробно, выполняет все необходимое. Опасность кроется именно в этой подробности: ее действия слишком конкретны и не нанизаны режиссером ни на какой стержень, кроме быта. Эта Винни суетится не для того, чтобы отвлечься от страшных мыслей, и щебечет не потому, что боится одиночества. Она просто суетится и щебечет.

Во второй картине Винни предстает перед зрителями, погруженная в землю по шею. В тексте Беккета нет оценочности – героиня не рассуждает о своем положении и не говорит о том, что ждет ее дальше. Бычков же пишет слова «А дальше что?» на занавесе и предоставляет актрисе отыграть физиологию женщины, заживо закопанной в землю. То есть Алентова резко меняет кокетливый голосок на трагический стон. Этот стон у нас песней зовется. Винни хрипит, сипит и напоминает уже не персонаж Беккета, а закопанную в яму преступницу из романа Алексея Толстого «Петр Первый». В интонациях появляется истовость боярыни Морозовой, а во взгляде блестит слеза. Абсурдистский текст начинает играться по школе переживания – с необходимостью и самой страдануть и из зрителя слезу выжать. Актриса Алентова высокопрофессиональная, поэтому в финале, когда Вилли приползает к Винни и тщетно пытается опустить голову туда, где недавно была ее грудь, – зрители дружно шуршат бумажными платочками. Но ощущение этот спектакль рождает такое же, как вопросы дотошных школьников, выясняющих, почему три сестры не могут сесть в поезд и приехать в Москву, а Раневская – сдать «Вишневый сад» под дачи.

Вероятно, сам Беккет повеселился бы над таким подходом – недаром в его пьесе упоминается прохожий, спрашивающий, почему бы Вилли не взять лопату и не откопать жену. Винни хохочет над ним от души. Она-то знает, что тонет не в песке и не в болоте. Тонет в том, что нельзя пощупать руками и попробовать на зуб. Из чьего плена нельзя высвободиться, можно только благодарить Бога за каждый новый день. Не быт называется, а бытие.

Сэмюэль Беккет

Счастливые дни

Oh les beaux jours / Happy Days by Samuel Beckett (1961)

Перевод с английского Л. Беспалова

Действующие лица

Винни - женщина лет пятидесяти

Вилли - мужчина лет шестидесяти

Действие первое

Посреди сцены невысокий взгорок, покрытый выжженной травой. Плавные склоны к залу, вправо и влево. Позади крутой обрыв к помосту. Предельная простота и симметрия. Слепящий свет. Донельзя помпезный реалистический задник изображает невозделанную равнину и небо, сходящиеся на горизонте. В самой середине взгорка по грудь в земле - Винни. Около пятидесяти, хорошо сохранившаяся, предпочтительней блондинка, в теле, руки и плечи оголены, низкий вырез, пышная грудь, нитка жемчуга. Она спит, положив руки на землю перед собой, голову на руки. Слева от нее на земле поместительная черная сумка хозяйственного типа, справа - складной зонтик, из его складок торчит загнутая клювом ручка. Справа от нее спит, растянувшись на земле, Вилли, его не видно из-за взгорка. Долгая пауза. Пронзительно звонит звонок, секунд, скажем, десять, и умолкает. Она не двигается. Пауза. Звонок звонит еще пронзительней, секунд, скажем, пять. Она просыпается. Звонок умолкает. Она поднимает голову, смотрит в зал. Долгая пауза. Потягивается, упирается руками в землю, запрокидывает голову, смотрит в небо. Долгая пауза.

Винни (смотрит в небо) . И опять день выдастся на славу. (Пауза. Опускает голову, смотрит в зал, пауза. Складывает руки, подносит к груди, закрывает глаза. Губы ее шевелятся в неслышной молитве, секунд, скажем, десять. Перестают шевелиться. Руки по-прежнему у груди. Шепотом.) Во имя Господа нашего Иисуса Христа аминь! (Открывает глаза, опускает руки, кладет их на взгорок. Пауза. Снова подносит руки к груди, закрывает глаза, и снова губы ее шевелятся в неслышной молитве секунд, скажем, пять. Шепотом.) Во веки веков аминь! (Открывает глаза, снова кладет руки на взгорок. Пауза.) Начинай, Винни. (Пауза.) Начинай свой день, Винни. (Пауза. Поворачивается к сумке, не сдвигая ее с места, роется в ней, достает зубную щетку, снова роется, достает плоский тюбик зубной пасты, снова поворачивает голову к залу, отвинчивает колпачок, кладет колпачок на землю, с трудом выдавливает каплю пасты на щетку, в одной руке держит тюбик, другой чистит зубы. Стыдливо отворачивается, сплевывает назад за взгорок. Взгляд ее задерживается на Вилли. Она сплевывает. Перегибается еще больше назад. Громко.) Э-э-й! (Пауза. Еще громче.) Э-э-й! (С нежной улыбкой снова поворачивается к залу, откладывает щетку.) Бедный Вилли - (разглядывает тюбик, улыбки как не бывало) - кончается - (ищет глазами колпачок) - ну да ладно - (находит колпачок) - ничего не попишешь - (завинчивает колпачок) - вещи стареют, им приходит конец - (откладывает тюбик) - вот и ей пришел - (поворачивается к сумке) - ничего не поделаешь - (роется в сумке) - ничем не поможешь - (достает зеркальце, поворачивается к залу) - ну да - (рассматривает зубы в зеркале) - бедненький Вилли - (щупает верхние зубы пальцем, неразборчиво) - Господи! - (задирает верхнюю губу, разглядывает десны, также неразборчиво) - Боже ты мой! - (отворачивает губу с одной стороны, с открытым ртом, точно так же) - ну да ладно - (с другой стороны, точно так же) - не хуже - (отпускает губу, обычным голосом) - не хуже и не лучше - (откладывает зеркало) - без перемен - (вытирает пальцы о траву) - без боли - (ищет щетку) - можно сказать почти без - (берет щетку) - чудо что такое - (вглядывается в ручку щетки) - что может быть лучше - - настоящая… что? - (пауза) - что? - (откладывает щетку) - ну да - (поворачивается к сумке) - бедненький Вилли - (роется в сумке) - у него нет вкуса - (роется) - ни к чему - (достает очки в футляре) - нет интереса - (снова поворачивается к залу) - к жизни - (вынимает очки из футляра) - бедненький мой Вилли - (откладывает футляр) - вечно спит - (отгибает дужки очков) - удивительная способность - (надевает очки) - ничего лучше и быть не может - (ищет щетку) - на мой взгляд - (берет щетку) - всегда так считала - (вглядывается в ручку щетки) - мне бы так - (вглядывается в ручку, читает) - настоящая… без подделки… что? - (откладывает щетку) - а там и вовсе ослепнешь - (снимает очки) - ну да ладно - (откладывает очки) - и так немало - (лезет в вырез за платком) - повидала - (вынимает сложенный платок) - в свое время - (встряхивает платок) - дивные строчки, как же это там? - (вытирает один глаз) . Когда время мое миновало - (вытирает другой) - и та - там закатилась моя… - (ищет очки) - вот именно - (берет очки) - что было, то было, ни от чего не отказалась бы - (протирает очки, дышит на стекла) - а может, отказалась? - (протирает) - чистый свет - (протирает) - явись из тьмы - (протирает) - подземный пекла свет. (Перестает протирать очки, поднимает лицо к небу, пауза, опускает голову, снова принимается протирать очки, перестает протирать, перегибается назад и направо.) Э-э-й! (Пауза. С нежной улыбкой поворачивается к залу и снова принимается протирать очки. Улыбки как не бывало.) Удивительная способность - (перестает протирать, откладывает очки) - мне бы так - (складывает платок) - ну да ладно - (засовывает платок за вырез) - грех жаловаться - (ищет очки) - вот уж нет, - (берет очки) - жаловаться не приходится - (подносит очки к глазам, глядит в одно стекло) - надо быть благодарной: столько всего хорошего - (глядит в другое стекло) - без боли - (надевает очки) - можно сказать, почти без - (ищет зубную щетку) - чудо что такое - (берет щетку) - что может быть лучше - (вглядывается в ручку щетки) - разве что голова иногда побаливает - (вглядывается в ручку, читает) - настоящая… без подделки, натуральная… что? - (подносит щетку поближе к глазам) - настоящая, без подделки - (вынимает из-за выреза платок.) - ну да - (встряхивает платок) - бывает, легкая мигрень донимает - (протирает ручку щетки) - прихватит - (протирает) - отпустит - (машинально протирает) - ну да - (протирает) - велики ко мне милости - (протирает) - поистине велики - (перестает протирать, остановившийся, отрешенный взгляд, убитым голосом) - и молитвы, возможно, не напрасны - (пауза, точно так же) - поутру - (пауза, так же) - на сон грядущий - (опускает голову, снова принимается протирать очки, перестает протирать, вскидывает голову, успокаивается, вытирает глаза, складывает платок, засовывает его обратно за вырез, вглядывается в ручку щетки, читает) - настоящая, без подделки… натуральная - (подносит поближе к глазам) - натуральная… (снимает очки, откладывает очки и щетку, глядит прямо перед собой) . Вещи стареют. (Пауза.) Стареют глаза. (Долгая пауза.) Давай, Винни. (Озирается вокруг, взгляд ее падает на зонтик, она долго рассматривает его, поднимает, вытягивает из складок неимоверной длины ручку. Держа зонт за кончик правой рукой, перегибается назад и направо, склоняется над Вилли.) Э-э-й! (Пауза.) Вилли! (Пауза.) Замечательная способность. (Ударяет его ручкой зонтика.) Мне бы так. (Снова ударяет.)

Зонтик выскальзывает из ее руки, падает за взгорок. Невидимая рука Вилли незамедлительно возвращает его.

Спасибо, миленький. (Перекладывает зонтик в левую руку, оборачивается к залу, разглядывает правую ладонь.) Мокрая. (Снова берет зонтик в правую руку, разглядывает левую ладонь.) Ну да ладно, хорошо хоть не хуже. (Вскидывает голову, радостно.) Не хуже и не лучше, без перемен. (Пауза. Точно так же.) Без боли. (Перегибается назад посмотреть на Вилли, как и прежде, держа зонт за кончик.) Ну, пожалуйста, миленький, не засыпай, ты мне можешь понадобиться. (Пауза.) Ничего спешного, только не свертывайся, как у тебя в заводе, калачиком. (Поворачивается к залу, откладывает зонтик, разглядывает обе ладони разом, вытирает их о траву.) И все-таки вид не тот. (Поворачивается к сумке, роется в ней, достает револьвер, подносит к губам, бегло целует, кладет обратно в сумку, роется, достает почти опорожненную бутылку с красным снадобьем, поворачивается к залу, ищет очки, вздевает, читает ярлык.) Упадок духа… утрата интереса к жизни… потеря аппетита… новорожденные… дети… взрослые… шесть столовых… ложек ежедневно - (вскидывает голову, улыбка) - если подходить со старыми мерками - (улыбки как не бывало, опускает голову, читает.) «Ежедневно… до и после… еды… дает мгновенное… (подносит поближе к глазам) … улучшение». (Снимает, откладывает очки, отводит руку с бутылкой, чтобы посмотреть, сколько в ней осталось, отвинчивает пробку, запрокинув голову, опорожняет, отшвыривает пробку и бутылку прочь за взгорок прямо к Вилли.)

Сэмюэль Беккет

Счастливые дни

Перевод Натальи Санниковой

Действующие лица:

Винни, около пятидесяти лет

Вилли, около шестидесяти

Акт первый

Посреди покрытого выжженной травой пространства вздымается небольшой круглый холм. Спереди и по бокам склоны холма пологие. Сзади склон круто спускается к сцене. Максимум простоты и симметрии.

Слепящий свет.

Банальный реалистично расписанный задник изображает безоблачное небо и голую равнину, которые сливаются где-то вдали.

В центре холма, зарытая в него чуть выше пояса - Винни. Пятидесятилетняя, неплохо сохранившаяся, желательно блондинка, пухлая, руки и плечи обнажены, открытый лиф, большая грудь, нитка жемчуга. Она спит, положив голову на руки, которые покоятся на холме. Слева рядом с ней большая черная сумка, наподобие хозяйственной, справа - складной (и сложенный) зонтик от солнца с выступающей изогнутой ручкой.

Позади нее справа за холмом, растянувшись на земле, спит Вилли.

Долгая пауза. Раздается резкий звонок; пять секунд, и звонок замолкает. Винни не двигается. Снова раздается звонок, еще более резкий, три секунды. Винни просыпается. Звонок замолкает. Она поднимает голову, смотрит перед собой. Долгая пауза. Она выпрямляется, упирается в холм руками, запрокидывает голову назад и смотрит вверх. Долгая пауза.

ВИННИ (глядя вверх). - Еще один божественный день. (Пауза. Она возвращает голову в нормальное положение, смотрит прямо перед собой. Пауза. Складывает руки, подносит к груди, закрывает глаза. Неслышная молитва заставляет ее губы шевелиться секунд пять. Затем ее губы прекращают шевелиться, руки остаются сложенными. Шепотом.) Иисусу Христу. Аминь. (Она открывает глаза, разъединяет руки, опирается на холм. Пауза. Она снова соединяет руки, снова подносит их к груди. Неслышная молитва снова заставляет ее губы шевелиться, три секунды. Шепотом.) Во веки веков. Аминь. (Она открывает глаза, разъединяет руки, опирается на холм. Пауза.) Начинай, Винни. (Пауза.) Начинай новый день, Винни. (Пауза. Она поворачивается к сумке, роется в ней не сдвигая с места, достает из нее зубную щетку, снова роется, достает сплюснутый тюбик зубной пасты, поворачивается лицом к залу, откручивает колпачок, кладет его на холм, не без труда выдавливает на щетку немного пасты, держа тюбик в одной руке, другой чистит зубы. Стыдливо отворачивается, наклоняясь назад направо, чтобы сплюнуть за холм. Так что Вилли оказывается у нее перед глазами. Она сплевывает, затем наклоняется чуть ниже.) Ау! (Пауза. Громче.) Ау-у! (Пауза. Когда она поворачивается лицом к залу, на лице нежная улыбка.) Бедный Вилли - (она разглядывает тюбик, улыбка сходит с лица) - скоро кончится - (ищет колпачок от тюбика) - в конце концов - (берет колпачок) - ничего не поделаешь - (закручивает колпачок) - еще одно - (кладет тюбик) - маленькое несчастье - (поворачивается к сумке) - непоправимое - (роется в сумке) - совсем - (достает зеркальце, поворачивается лицом к залу) - а, ну да - (разглядывает в зеркало зубы) - бедный милый Вилли - (трогает большим пальцем верхние резцы, невнятно произносит) - Господь Вседержитель! - (приподнимает верхнюю губу, чтобы проверить десна, так же невнятно) - Держатся! - (оттягивает один угол рта, с открытым ртом, так же невнятно) - в конце концов - (другой угол рта, так же невнятно) - хуже не стало - (прекращает инспекцию, нормальным голосом) - ни лучше, ни хуже - (кладет зеркальце) - никаких изменений - (вытирает пальцы о траву) - и боли никакой - (ищет зубную щетку) - почти - (берет щетку) - чудесная вещь - (рассматривает щетку) - незаменимая… совсем - (разглядывает щетку, читает) - про … что? - (пауза) - что? - (кладет щетку) - а, ну да - (поворачивается к сумке) - бедный Вилли - (роется в сумке) - никакого интереса - (роется) - к окружающему миру - (вынимает футляр для очков) - никакой цели - (поворачивается лицом к залу) - в жизни - (вынимает из футляра очки) - бедный милый Вилли - (кладет футляр) - только спать и умеет -

«СЧАСТЛИВЫЕ ДНИ»

Самуэл Беккет

Немецкая драма, Гамбург

Постановка - Кэти Митчелл

Кэти Митчелл и Вода. Часть 1.

Очень атмосферное шоу. Тепло. Светло. И радостно на душе. Постоянная соратница Митчелл - уникальная трагическая актриса Юлия Винингер окажется в амплуа характерной героини, которая перенесет публику из легких, почти опереточных обстоятельств в мрачную утопию. И целая жизнь пролетит у нас перед глазами. Но решающую роль сыграет вода!

Из анонса театра:

"Счастливые дни? Апокалиптический пейзаж, женщина, ниже пояса не видно, не в состоянии двигаться глубже и глубже. Рядом с ней ее муж, не хомо эректус, но плохо слышащее, сонливое, молчаливое четвероногое, умеющее двигаться исключительно ползком.

Другие люди, которые могли бы помочь, находятся только в памяти не прекращающей болтать женщины. Но в резком контрасте с катастрофической внешней ситуацией, женщина выглядит на самом деле как типичный пример счастливого человека, который торгует всеми видами товаров из мешка времени, редко выражая гнев или депрессию.

Она - довольна самыми незначительными событиями и смеется из оптимизма, заработанного непоколебимой судьбой. Парадоксально, что типично для Беккета, дискурс счастья непрерывно ухудшает ситуацию, - в сторону ироничного - и, в конце концов, женщину засасывает болото так, что двигаться может только глазами. Женщина и мужчина, Винни и Вилли, соучастники своей судьбы. Они не требуют участия, не борются с ситуацией, и отлично приспосабливаются к образу жизни.

В этом их трагедия, в которой совсем ничего смешного, и, Беккет являет политический потенциал своих пьес: аудитория свидетелей последнего часа. Причина катастрофы остается скрытой, но свободной для интерпретации. Не вызывает сомнение то, что человек признал свое поражение и заявил о своей гибели.

« Счастливые дни » - один из наиболее пророческих текстов ХХ века, поставлен впервые в 1961 году, в Нью-Йорке. Пьесу инсценировала британский режиссер Кэти Митчелл, которая ставила спектакль в Немецкой драме « Остальное вы узнаете из кино » и имела большой успех .

Эпиграф спектакля - реплика самого Самюэля Беккета «Нет ничего смешнее, чем несчастье ».

ВИДЕО

«СЧАСТЛИВЫЕ ДНИ»
Немецкая драма, Гамбург

Текст - Сэмюэль Бекетт
Постановка - Кэти Митчелл
Перевод на немецкий - Эрика и Эльмар Тофовен
Ассистент постановщика - Лили Маклиш
Сценография и костюмы - Алексей Илс
Звук - Донато Вартон
Свет - Джек Ноулез
Драматургия - Рита Тиле

Исполнители : Юлия Винингер и Павел Хервиг

Премьера - 12 февраля 2015 года
Продолжительность - 2 часа 10 минут с антрактом